Гимназический день

«Пора вставать, Ася, уже 1/4 8.»
Я открываю глаза и вижу, как разбудившая меня этими словами мама (1) проходит через комнату к окну и поднимает штору. Тусклый, холодный свет зимнего утра проникает в комнату. Спать хочется до исступления, до бешенства; и дождавшись чтобы мама вышла из комнаты, я утыкаюсь носом в подушку, уговаривая себя, что это только на 5 минут … только вздремнуть … и уже сплю каменным сном. Но проходит, должно быть не 5 минут, а больше, потому-то меня будит раздраженный голос мамы:
«Уже 2/2 8 , вставай сейчас, если не хочешь опоздать в гимназию».
«Встаю, встаю»,- отвечаю я тоже раздраженно , и мучительно стряхивая сон, встаю.
Умывшись, подхожу к зеркалу причесаться. Из зеркала глядит на меня злое, угрюмое лицо, либо зелено-бледное, либо красное как буряк — середины не бывает. Это причудное зрелище еще ухудшает мое настроение. Яростно заплетаю косу, подколов под нее ленту, надеваю ненавистный гимназический мундир -коричневое платье и черный передник. По логике, обыкновенному человеческому уму непостижимой, нам запрещают белые воротники, даже самые простые, поэтому мы похожи в будни на ключниц, а в праздники, в парадной форме — на горничных из плохого дома. Надев платье и передник, и преобразившись в ключницу — не хватает только подвязанной щеки и связки ключей — я беру приготовленные с вечера книги и тетради и выхожу в столовую в настроении, так удачно называемом французами «humeur massacrante»(2).
В столовой за столом сидит и ждет меня мама.
Столовая — маленькая, с одним, выходящим во двор окном, и поэтому темно. Стол стоит не посередине, а придвинут одной стороной к стене напротив окна. Ещё вечером, при лампе, здесь бывает довольно мило, но теперь, в тусклом свете зимнего утра — очень неуютно и буднично. Сажусь к столу и пробую пить чай, но с утра мне все противно есть, все кажется таким невкусным. Единственное, что было бы приятно — это нос от румяного розанчика, но я остерегаюсь этого, а с тех пор, как поев такого носа, получила тройку, стоически воздерживаюсь от него, делая исключение только в праздники. Попив чай, прощаюсь с мамой и отправляюсь к выходу на улицу.
Как печален, уныл и некрасив город! (3) Он безобразен даже в мае, а сейчас он просто нестерпим. Серое хмурое небо низко нависло над жалкими домишками, улицы не расчищены, вместо тротуаров — сугробы. Перехожу через улицу и стучу в зеленую ставню старого дома, где живет моя самая близкая подруга – Настя (4). С ней я всегда хожу в гимназию и обратно. Постучав, терпеливо жду. Настя всегда с вечера засиживается, и кажется еще ленивее меня, так что добудиться ее утром бывает трудно. Мой стук иногда поднимет ее с постели, и она растерянно мечется, на ходу выпивая чай и собирая книги. Так и сейчас. Через 5 минут калитка распахивается и появляется Настя в расстегнутой шубке и съехавшей набок барашковой черной шапке. У нее розовое лицо, веселые синие глаза и золотистые вьющиеся волосы — предмет моей зависти. Поздоровавшись, идем в гимназию.
«Асют, помоги, я космографию (5) (или физику) ни в зуб толконуть (6). Расскажи!» И я по дороге рассказываю и доказываю. Настя очень способна и учится отлично, но интересная книга заставляет ее забыть все на свете, и урок часто остается неприготовленным. Идти приходится довольно долго (7) — пройти нашу улицу, затем вдоль бульвара, по набережной, пройти соборную площадь, она же рыночная, мост через Ловать, опять по набережной, и затем через Пятницкую улицу выходим к гимназии. Гимназия — несуразное белое здание на берегу реки. Со стороны Пятницкой улицы оно одноэтажно, а со стороны реки — чуть не трехэтажное (8), а в общем смахивает на согнувшегося червяка (9). Наш VII класс в конце двора. Проходим через весь двор и, раздевшись в маленькой тесной раздевалке, идем на молитву, а потом в свой класс. Он тоже маленький (выпускных всего 27 чел.) и темный. В нем всего два окна, причем с правой стороны, так что писать очень неудобно. Начинается ежедневная 5-часовая маята. За исключением математики и космографии, уроки скучны до одурения. Учителя наши редкостно бездарны — и это еще в лучшем случае; физик, например, полоумный, и так хорошо запудривает наши мозги, что и через несколько лет, на Курсах, физика остается для его учениц самым трудным и нелюбимым предметом. Историк — он же словесник — семинарист, и, читая нам отрывок из Евгения Онегина, грассирует:
… И важно повторяет ей.
Уроки маменьки своей.
и требует и от нас подобного же выговора.
Темы для сочинений он задает самые дикие, например — «Вред, который железные дороги принесли Великим Лукам» или «Грустно думать, что напрасно была нам молодость дана» (10) — подходящая тема для 16 — 18-летних девушек! Но зато он добропорядочен и не придирается к нам.
Томительно проходят часы. Если вызовут — волнуешься и мучаешься, если нет — просто скучаешь. Но вот, слава Богу, большая перемена; после нее страдать только два часа. Иногда монотонная скука прерывается нашествиями начальства — директора или кикиморы. Это если гимназистки в чем ни будь провинились. Директор — маленькое ничтожество, но не злое. Как-то он вышел из себя; читая нам какое-то внушение, он разгорячился, хлопнул ладонью по парте и всей пятерней угодил в чернильницу. Мы не смогли удержаться от смеха, его это взбесило.
Хуже, когда с нотациями является кикимора. Она — это senza con amore (11) , и кроме того мы все ненавидим ее — я в особенности. Если мы все походим на горничных, то она — типичная кухарка: маленькая, худая, с редко-безобразно сморщенным лицом, поджатыми тонкими губами и маленькими злобными глазами. Одета она всегда так грязно и неряшливо, что противно смотреть. В довершении сходства с кухаркой у нее багровый нос от пристрастия к коньяку; а вместо кума-пожарного (12) есть отрок Алексей. Кроме всех этих качеств она еще нечиста на руку. Нам запрещено носить кольца, браслеты, часы, ets. — и вещи, конфискованные кикиморой у зазевавшихся, не возвращаются даже после окончания владетельницами их гимназии. В ответ на требование вещей кикимора делает удивлённое лицо и говорит: «Что вы душечка, я у вас ничего не брала.» Добродушную сторожиху Марью, из-за какой-то услуги неоказанной, она довела раз до слез, называя ее «лукавая раба и хитрая женщина».
Вот наконец 5-ый урок. С рисками попасться нашей классной даме, типичной гадюке, я поминутно смотрю на часы. Из соседнего V класса все время слышатся шёпот и хихиканье. Там идет урок географии. Географ, совсем еще молодой человек, страстно любит играть в любительских спектаклях. Недавно ставили «Сцену у фонтана» (13), и он, изображая Самозванца, не придумал ничего умнее, как выкрасить в рыжий цвет свои густые белокурые волосы. Теперь он рыжий как морковь, и гимназистки не дают ему прохода. Вслед ему — даже во время уроков — несется «Гришка Отрепьев!», «Самозванец!» Несчастный смущенно улыбается и, будучи очень застенчивым, терпит смертные муки.
Звонок. В V классе грохот парт и громкие возгласы классной дамы. Мы тоже облегченно вздыхаем и летим в раздевальную, а оттуда домой. Ведь сегодня суббота, суббота! Можно хоть один вечер отдохнуть от гимназических забот.
Домой идем опять с Настей, договариваясь о часе завтрашних занятий — в понедельник математика, и в воскресенье мы всегда вместе к ней готовимся.
Вот я и дома. Как у нас грустно, тяжело, томительно. Нас всего трое дома, но вечные недоразумения и тяжелые, мучительные сцены. Обедаем в 3 — 4 часа. После обеда надо мне отбыть еще одну барщину — 2 часа играть на рояле, заниматься и упражняться, но ничего не поделаешь — надо, и я два часа играю гаммы и упражнения, этюды и очередную пьесу. Теперь я свободна на целый вечер — уроки всегда откладываются на воскресенье. Иду к себе в комнату. Теперь при свете лампы в ней очень уютно. Усаживаюсь с ногами на диван и берусь за книгу, а на коленях у меня мой любимец — черная такса моего отчима, Бойко (14). Это милый, умный песик и мой большой друг.
Вот звонок, и вбегает моя подруга — Маня Брискорн. «Пойдем к нам, посиди у нас вечер». «Я с удовольствием, если мама позволит». Позволение получено, и мы идем к Брискорнам (15). Это недалеко, только улицу перейти, и сношения у нас самые оживленные.
У Брискорнов весело, всегда кто-нибудь бывает, и после душной, давящей атмосферы нашего дома мне там легко дышится, и так приятно видеть приветливые ласковые лица. Маня (16) — полный контраст мне: хорошенькая, веселая, оживленная, вечно в кого-нибудь влюблена и поверяет мне свои тайны. Ее младший брат, 8-ми летний Кира (17) — мой ученик, чем я очень горда. Он похож на сестру и лицом и характером. Старший, Михаил (18), немного моложе меня, задумчивый, красивый мальчик, мой большой приятель, тоже поверяющий мне свои заботы и огорчения. Это вообще моя привилегия — быть поверенной в тайны друзей.
У Брискорнов провожу весь вечер и часам к 9-ти возвращаюсь домой. Дома все таже тяжелая обстановка, недовольные лица, взаимные колкости … тяжело невыразимо. После чаю В.П. (19) предлагает мне:
«Хочешь поиграем?»
«Да, конечно хочу», и мы идем в залу.
Наша зала похожа на музыкальный магазин. Даже мамина настойчивость разбилась об упорство ее мужа, и из залы изгнано все, так или иначе ухудшающее звучание — мягкая мебель, ковры, портьеры, даже занавески и шторы. Зато здесь два рояля — мой и В.П., мамина фисгармония, виолончель, альт и скрипка, а из мебели только ветхий плетеный диванчик, такие же стулья и 2-3 стола. Я сажусь за свой рояль, В.П. берет виолончель. Он мой первый учитель музыки, и его игрой я наслаждалась еще маленьким ребенком, когда он бывало ежегодно приезжал к нам гостить в Биково (20) или Витебск. Когда мне было 12 лет, он приехал к нам с виолончелью и заявил мне – «Теперь я буду тебя учить аккомпанировать». Этому искусству я выучилась очень скоро, и В.П., к моей большой гордости, предпочитает мой аккомпанемент игре многих взрослых музыкантов. Мы с ним хорошо сыгрались, и за эти чудесные часы я прощаю ему многое.
«Ты Баха выучила?»
«Н..не совсем», — отвечаю я виновато. Это «Ария» Баха, которая никак мне не дается.
«Ну, посмотрим; а пока что хочешь?»
«Грига пожалуйста, дядя.»
«Ладно, давай la».
Я даю la; дядя настраивает виолончель, ворча, если оно не ладится сразу: «чертова курица, дьявольская душа и перечница». Виолончель настроена, мы начинаем играть. Музыку мы оба любим страстно, оба способны увлечься ею до самозабвения. Нам всегда влетает от мамы за то, что, увлекшись музыкой, мы забываем такие священные сроки как обед или чай, но ничто не помогает. В.П. прекрасный пианист и порядочный виолончелист. За всем новым в музыке он следит внимательно; страстный поклонник Грига и Бородина. И мне он привил эту любовь, и насмешки мамы над «какофонией» не смущают нас. В то лето, когда мы жили в Ревеле, бывали такие случаи. В.П. приглашает нас с мамой ужинать или пить чай. Мы приходим, и он вкрадчиво обращается к маме:
«Пожалуйста, дорогая Ф.Ф., посмотрите все ли в порядке, а мы с Асей сейчас придем».
Поддавшись на удочку, мама уходит, а он, подмигнув мне, садится за рояль.
«А какую штуку я тебе сейчас сыграю!»
И он играет Грига, или Бородина, или Вагнера, давая пояснения.
«Вот слышишь, это гномы идут по лесу, все ближе, ближе, — слышишь?» (Zug der Zwerge) (21)
Да, я слышу, и не только слышу, а вижу маленьких человечков, бегущих по лесу, а стволы сосен ярко краснеют в лучах заходящего солнца, а вдали шумит море.
«А это, слышишь, валькирии сгущают черные тучи, слышишь их возгласы, их хохот?»
Я слушаю, затаив дыханье, пока мама, наскучив дожидаться, не войдет и не прервет нас.
И вот мы играем мою любимую сонату Грига, играем с увлечением. Потом играем Баха, еще кое-что, играем на 2-х роялях. Наконец В.П. надевает на лампу красный колпачок, для настроения, и садится за фисгармонию. Он хочет написать Requiem, и пока сидит и фантазирует на эту тему, а я слушаю. Но природа не дала ему композиторского дарования, и он сам это сознает, так как скоро, бросив Requiem, переходит к музыкальным шуткам, на которые он большой мастер. В Биково (20) он, бывало, созывал всех к обеду или чаю, начиная играть «Чижика» сразу в 2-х тонах — правая рука в одном, левая в другом. Выходила такая какофония, что все бежали стремглав, лишь бы он престал. Похоронными маршами на тему детской песенки он обманывал не только простаков, но и музыкантов. Сейчас он рассказывает мне, как один раз его знакомый хотел сочинить музыкальную картинку о том, как студент ходит по урокам. Хроматические гаммы вверх и вниз по всей клавиатуре изображают путешествие студента с 1-го по 5-ый этаж и обратно; а затем, неожиданно он берет одну ноту forte в средней клавиатуре: студент получал рубль за уроки. Мы оба весело хохочем. Но уже поздно, и мама ворчит из своей комнаты: «спать не даете». Мы прекращаем музыку, но спать еще не хочется, и сам В.П. все под впечатлением Requiem (22) начинает рассказывать мне о Моцарте и Керубини, а затем о их предшественниках – Чимароза (23), Палестрина (24), Страделла (25). Обняв меня за плечи, он ходит взад и вперед по зале, оживленно говоря, а я слушаю, и все это — музыкальные инструменты, красный свет и звук этих имен напоминают мне моего любимого Теодора Гофмана (26).
Но уже поздно, совсем поздно.
«Покойной ночи, милая моя»
«Покойной ночи, дядя, спасибо».
И мы идем спать. В своей комнате я быстро раздеваюсь и ложусь; прочитываю Евангелие, берусь за книгу, но глаза слипаются, сон одолевает, и я тушу свечу. Бойко (14), лежавший до этого на диване, как по сигналу вскакивает, одним прыжком перелетает через ночной стол ко мне на кровать и укладывается в ногах на кровати. Приподнявшись, я глажу его черную желтобровую голову и через 5 минут мы оба спим крепким здоровым сном, забыв все дневные заботы. «И во сне мне снятся чудные края» (27).

_____________________________________________________________________________

Об авторе

Анна Евгеньевна Лозинская (в замужестве Стратонитская) родилась 12 декабря (30 ноября) 1887 г. в г. Витебске в семье чиновника Министерства путей сообщения Надворного советника Евгения Яковлевича Лозинского. Окончила гимназию в Санкт-Петербурге, обучалась на Бестужевских курсах. Ботаник. Вышла замуж за инженера-гидролога Александра Андреевича Стратонитского. Дочь Татьяна родилась в 1916 г. Незадолго до этого семья переехала в Крым. После революции они имели «статус» лишенцев. Анна Евгеньевна, всегда любившая природу, работала в различных научных институтах. Автор многочисленных статей о растениях. Скончалась в Москве 8 ноября 1952-го.

Примечания

1. Мать Анны Евгеньевны – Фелиция-Валерия Феликсовна (ур. Кублицкая-Пиоттух) Лозинская, во втором замужестве Бражникова (1858-1934).

2. «humeur massacrante» (фр.) – ужасное настроение, прескверное настроение.

3. В то время (зимы 1902 -1904 год) семья Анны Евгеньевны жила зимой в городе Великие Луки.
4. «моя самая близкая подруга — Настя» — Анастасия Рябова.
Ася и Настя дружили всю жизнь. Сохранились их совместные фотографии в Подмосковных Жаворонках в 1927 году. Здесь им по 40 лет.
5. В Российских средних учебных заведениях конца 19 – начала 20 века существовал предмет Космография. Это был синтез знаний по астрономии, геодезии, физической географии и метеорологии.

6. «ни в зуб толконуть» — оборот «ни в зуб толкнуть» из школьного жаргона. Этот оборот – усечение более пространного выражения «ни в зуб толкнуть не смыслит», которое употреблялось в 19 в. Его первоначальное значение соответствовало духу времени: «при надобности, даже дать зуботычину не умеет», позже – «ни к чему не годен, ничего не умеет». Вариант «ни в зуб ногой» – более позднее выражение.

7. «Идти приходится довольно долго — пройти нашу улицу, затем вдоль бульвара, по набережной, пройти соборную площадь, она же рыночная, мост через Ловать, опять по набережной, и затем через Пятницкую улицу выходим к гимназии».
Путь девочек от дома в Гимназию действительно был неблизким. Учитывая небольшие размеры города Великие Луки в начале 20 века, девочкам предстояло пересечь практически весь город. По скромным подсчетам путь занимал не менее 20–30 минут. Упоминаемая Пятницкая улица, ныне переименованая в Тимирязевскую улицу, называлась по имени Пятницкой церкви. Входоиерусалимская (Пятницкая церковь) располагалась на Пятницкой площади, на берегу реки Ловать. В 1930 году церковь закрыли, а в 1953 году церковь была разобрана. Битый кирпич, строительный мусор и осколки надгробных плит вывезены самосвалами на засыпку дорог и воронок. Сейчас на месте церкви и кладбища – небольшой сквер и клумбы.

Мост, по которому девочки переходили реку Ловать, носивший название Большой мост, не сохранился. Он был снесён в 1923 году, и на его месте из сосновых брёвен построили точно такой же мост, который простоял до 1941 года, затем мост был сожжён при бомбежках города. Позже мост был восстановлен и благополучно прожил предположительно до весны 1956 года, когда был снесён ледоходом и больше уже не восстанавливался, так как к тому времени чуть ниже по течению был выстроен новый мост, соединивший центральную улицу Ленина и заречную улицу Спартака.
На фото справа виден край соборной или рыночной площади с торговым павильоном.
8. «Гимназия — несуразное белое здание, на берегу реки. Со стороны Пятницкой улицы оно одноэтажно, а со стороны реки — чуть не трехэтажное » – оно и сейчас такое. В настоящее время это Школа номер 1 города Великие Луки.
9. «а в общем оно (здание гимназии) смахивает на согнувшегося червяка» – хотя с тех пор здание женской гимназии существенно перестроено, но то, что осталось, действительно, очень похоже на согнувшегося червяка, и современный космоснимок тому подтверждение.

10. «Грустно думать, что напрасно была нам молодость дана» – строка из Евгения Онегина.
Но грустно думать, что напрасно
Была нам молодость дана,
Что изменяли ей всечасно,
Что обманула нас она;
           Александр Пушкин

11. » senza con amore» – без любви (ит.)

12. «кум-пожарный» – «Кум пожарный. Шуточные сценки в одном действии». СПб., 1888. Книга известного юмориста 19 века Николая Александровича Лейкина (1841 — 1906). Н.А Лейкин вошел в историю литературы еще и покровительством и помощью, оказанными молодому А. П. Чехову. Выражение «кум-пожарный» — это отсылка к тому, что у каждой кумы-кухарки должен быть свой кум-пожарный для совместного распития вина и иных развлечений.
Читаем в книге «Москва и москвичи» Владимира Гиляровского: «Так кухарки при найме и в условие хозяйкам ставили, что в гости «кум» ходить будет, и хозяйки соглашались, а в купеческих домах даже поощряли. Да и как не поощрять, когда пословица в те давние времена ходила: «Каждая купчиха имеет мужа – по закону, офицера – для чувств, а кучера – для удовольствия». Как же кухарке было не иметь кума-пожарного!»

13. «Сцена у фонтана» – фрагмент оперы «Борис Годунов» М. Мусоргского

14. Анна Евгеньевна с любимой таксой.
15. «мы идем к Брискорнам»-  Брискорн (нем. von Briscorn) — дворянский род немецкого происхождения. Родоначальник рода в России — Магнус Христиан (Максим Христианович) Брискорн (1717—1780), сын Христиана Брискорна, уроженца Шварценштейна (Восточная Пруссия). Магнус Христиан из Курляндии приехал в Санкт-Петербург, где стал придворным аптекарем, получил чин надворного советника и, тем самым, право на потомственное дворянство, которого в Германии род Брискорн не имел. У Максима Христиановича было 10 детей, в том числе 6 сыновей.
Многочисленные потомки Брискорна преуспели во многих областях. В доме Брискорнов в Санкт-Петербурге на Галерной улице некоторое время снимала квартиру семья Александра Пушкина.
В Великих Луках жила семья статского советника Петра Петровича Брискорна (1851—1910), правнука родоначальника рода Брискорнов в России — Магнуса Христиана Брискорна.
Революция и последовавшая гражданская война практически полностью уничтожили фамилию Брискорн в России. Несмотря на обилие носителей фамилии в Европе, в современной России их, похоже, нет. Возможно, остались еще потомки рода по женским линиям, не сохранившие фамилию.

16. » Маня » – Мария Петровна Поземковская (Брискорн), Maria Pozemkovsky (Maria von Briskorn) (13.09.1885-?) Была замужем за уроженцем г. Калиш, Польша Владимиром Михайловичем Поземковским. В.М. Поземковский проживал в Ленинграде, Арестован 13 марта 1935 г. Сослан на 5 лет в Оренбург. Повторно арестован в Оренбурге в 1937 году. Расстрелян по приговору тройки при УНКВД по Оренбургской обл. от 25 октября 1937 г. Реабилитирован по обоим делам в 1989 г.
Судьбу Марии Петровны Поземковской (Брискорн) проследить не удалось.

17. «младший брат, 8-ми летний Кира» — Кирилл Петрович Брискорн (Kirill von Briskorn) 22.08.1894 — 29.11.1914. Погиб в начале Первой мировой войны, осенью 1914 года.

18. «старший, Михаил, немного моложе меня» — Михаил Петрович Брискорн (Michael von Briskorn)  (01.02.1891 — ?). Что с ним стало в дальнейшем мне не известно.

19. » В.П.» — Бражников Владимир Павлович (1852-11.09.1909) отчим автора рассказа, второй муж ее мамы Фелиции Феликсовны. Разносторонне одаренный музыкант. Чиновник. Вышел в отставку в чине действительного статского советника. Действительный статский советник — гражданский чин 4-го класса Табели о рангах. Соответствовал чинам генерал-майора в армии и контр-адмирала во флоте. Титуловался «Ваше превосходительство».

20. » Биково» — деревня в Витебской Губернии, где находилось имение Лозинских и прошло детство А. Е. Лозинской. Имение было куплено Евгением Яковлевичем Лозинским в конце 19 века. Включало усадебный дом, сад и несколько тысяч десятин земли. Анна Евгеньевна покинула Биково осенью 1913 года и поехала в Крым, где ее муж получил работу. В Биково Анна Евгеньевна уже не вернулась никогда. Усадебный дом был разграблен бежавшими с фронта вооруженными дезертирами в сентябре 1914 года. Позже был национализирован. После революции использовался под школу. Сгорел во время немецкой оккупации в 1942 году.

21. «Zug der Zwerge» — Эдвард Григ. Марш троллей (Шествие гномов).

22. » Requiem » — «Реквием» Ре минор, K.626 (лат. Requiem — заупокойная месса) — последнее, незавершённое прижизненное музыкальное произведение композитора Вольфганга Амадея Моцарта.

23. » Чимароза » — Доменико Чимароза (Domenico Cimarosa) (17 декабря 1749, Аверса — 11 января 1801, Венеция) — итальянский композитор. Оставил значительный след в музыкальном искусстве. Он был центральной фигурой в опере, особенно комической, в конце XVIII века.

24. » Палестрина » — Джованни Пьерлуиджи да Палестрина (Giovanni Pierluigi da Palestrina) (17 декабря 1525 или 1526, Палестрина — 2 февраля 1594, Рим) — итальянский композитор, один из крупнейших полифонистов эпохи Ренессанса. Наиболее значительный представитель Римской школы музыки.

25. » Страделла » — Алессандро Страделла (Alessandro Stradella; между 1639 и 1644 — 25 февраля 1682, Генуя) — итальянский композитор и певец эпохи барокко.

26. » Теодор Гофман » — Гофман, Эрнст Теодор Амадей (Ernst Theodor Wilhelm Hoffmann) (24 января 1776, Кёнигсберг — 25 июня 1822, Берлин) — немецкий писатель-романтик, сказочник, композитор, художник, юрист.

27. «И во сне мне снятся чудные края» – строки из стихотворения Детство, авторства Ивана Захаровича Сурикова (1841-1880). Стихотворение, написанное в 1866 году, начинается всем известными строками:
Вот моя деревня:
Вот мой дом родной;
Вот качусь я в санках
По горе крутой;

…………….

Наши звери

(Посвящается Дюдьке)

Для тебя, моя дорогая девочка (1), моя сероглазая, написала я эти страницы. Мысль об этом возникла у меня, когда ты так горько и неутешно оплакивала нашу бедную пеструю Олькошку. И хотя с тех пор прошло уже много времени, и у тебя есть пушистая Кизюлька, и серый Кусик, все же я решила записать воспоминания о наших зверях, всех, каких я только помню с детства — чтобы тебя развлечь и позабавить — и себя вместе с тобой. Так вот, слушай.

Все наше детство, как я помню, прошло со зверями. Больше всего мне памятны собаки — так как твой дедушка (2) был страстный охотник, и собак всегда было много в нашем доме. Первые собаки, которых я помню, были: Бетинка, Мосинка и Норма. Бетинка была пойнтер, белая с черными пятнами. Хотя эта порода очень умна, Бетинка составляла блестящее исключение: глупа она была необычайно. Не знаю уж, какова она была на охоте, но вне охоты это была замечательно глупая и бестолковая собака. Полной противоположностью была Норма — маленькая мраморная такса. Насколько Бетинка была глупа и раззява, настолько Норма была умна и энергична. Бетинка и Норма были в одно время и были в очень странных отношениях: Норма приказывала, а Бетинка слушалась. Доходило до того, что когда мы ходили гулять — а собаки всегда ходили с нами — и Бетинка убегала вперед, когда Норме того не хотелось — такса догоняла ее, схватывала за ухо и приводила обратно — и Бетинка покорялась беспрекословно, ни разу не куснула непрошеную гувернантку!

Норма пользовалась большой любовью нашей гувернантки Марьи Ивановны, вообще очень любившей собак. Постоянно, бывало, Норма спит у нее на коленях, и постоянно М. И. беспокоится о Нормочкином здоровье. O Madame, regardez comme Norma est pale aujourd’hui! (3) обращается она, бывало, пресерьезно к маме (4).

Маминой собакой — единственной ее «личной» собакой была Мосинька. Толстая, серая. черномордая, она была очень добродушна и позволяла вытворять с собой Бог знает что — чем мы с братом (5) широко и пользовались. Называли мы ее — Мося-Мосевна, прекрасная царевна, хотя на царевну, да еще прекрасную, она походила очень мало. Вечно, бывало, спит, уткнувшись в диванные подушки и громко храпит. Гулять, по причине старости она не любила. Достоинством ее была необыкновенная преданность маме, и, если мама бывала больна, Моську ни лаской, ни силой нельзя было заставить уйти с ее коврика возле кровати. Следующей собакой в моих воспоминаниях является Кракс. Это был тоже пойнтер, как и Бетинка, но он вполне оправдывал свою породу и умен был замечательно. Глаза у него были совершенно человеческие по выразительности. Это был проворный, живой пес, и его резвость оказала ему раз плохую услугу: он погнался за кем-то или чем-то и в пылу погони вскочил на парники, которые под его тяжестью все перебились, страшно поранив бедному Краксу все четыре лапы. Его лечили и вылечили, но он долго ходил с перевязанными лапами. Другой раз его сильно поранила кошка. К нам в дом забежала кошка, м. б. дикая, а вернее всего одичавшая, и уселась на окне над лестницей. Мама, проходившая мимо, и испуганная диким видом кошки, стала ее гнать; та ощетинилась и выказала самые неприязненные намерения. Тогда мама позвала Кракса, который и кинулся на кошку. Но кошка, в свою очередь, кинулась на собаку, вцепилась ей в загривок и стала изо всех сил царапать ей морду и глаза. Бедный пес взвыл и пустился вниз по лестнице, стараясь стряхнуть врага; наконец собрались люди и согнали кошку, которая, однако, сильно изранила бедного Кракса. Боялись, что кошка бешеная, и что Кракс взбесится, но все обошлось благополучно.

Мария Ивановна любила Кракса не меньше Нормы, и он платил ей тем же. Однажды она не мало из-за этой любви напугалась и даже рассердилась на своего любимца.

Вечером зачем-то ей понадобилось пойти в кладовую; взяв с собой свечу, она поставила ее на полку и стала искать нужную ей вещь, по близорукости сильно нагибаясь. И вдруг на плечи ей легли чьи-то руки, и когда она в испуге обернулась, в темноте сверкнули зеленые глаза. Это был Кракс, незаметно для нее последовавший за ней в кладовую и вздумавший выказать ей свою привязанность. М. И. и сердилась, и смеялась, рассказывая тот случай, а мы, конечно, были в восторге.

Не помню совсем, когда и отчего умер Кракс. После него перебывало у нас множество собак, но ни одна не жила очень долго, за исключением последней дедушкиной собаки — Чака.

Из этих многочисленных собак я хорошо помню беспородных и прежде всего Мухтара. 

Мухтар был огромный дворовый пес; размером с теленка и такой же добродушный. Кто видел его первый раз, не хотел верить этому добродушию, так как вид его — он был помесью дога и дворняги — был внушителен. На самом же деле этот страшный пес был кротчайшего характера. Мы, дети, делали с ним что хотели, и он все выносил беспрекословно и всегда готов был играть с нами. Ездили мы и верхом на нем, но наконец и это прискучило, и я придумала — запрячь Мухтара в экипаж. Нашли и экипаж: откопали на чердаке какую-то допотопную детскую коляску, выложенную красным бархатом, на тяжелых неуклюжих колесах. Вот в этот рыдван мы и запрягли Мухтара, а для пущего веселья посадили в него трехлетнюю Зоську. Дело могло кончиться для Зоськи если не смертью, то увечьем, так как и Мухтарову долготерпенью пришел конец, и он пустился бежать во всю прыть, не обращая никакого внимания на наши крики, ни на вопли напуганной Зоськи, которая наконец вылетела из коляски, по счастью совершенно благополучно (ее ангел хранитель был вообще замечательно успешен). Помню еще красивую Урду — мать Чака; помню еще одного пса — белую как снег красавицу Драму. Она вполне оправдала свое имя! Дедушка привез ее в Биково (6) и в тот же день или на другой — не помню — поехал верхом, взяв меня с собой, осматривать какие-то поля и леса. Ездили мы долго; Драма побежала с нами, по дороге встретились знакомые староверы, тоже страстные охотники; хвалили Драму, восхищались ею; вернулись мы поздно, в темноте — и хватились Драмы. Только мы ее и видели! Очевидно, охотники, не зевая и украли ее у нас из-под носа.

Потом пошла полоса рыжих (ирландских) сеттеров. Была красавица Нарда, скоро умершая; был, кажется, еще Марс и наконец последняя дедушкина собака, на много лет пережившая его — Чак.

Чак был милый, умный пес, крупный ирландский сеттер, с горбинкой на лбу и прекрасными глазами. Он был еще должно быть очень молод, -мне было тогда не больше семи-восьми лет — когда из-за него произошел очень забавный случай. Дело было на святках; мы гадали — пускали в таз ореховые скорлупки. Зачем-то понадобилось таз унести и взялась это сделать наша гувернантка-немка, добродушная, писклявая и до крайности близорукая фройлен (7) Шютуа. Мы жили тогда на «шоссейной» квартире, занимая целый дом, построенный несколько неладно, но очень уютно. Там был длинный коридор, ведущий из столовой до двери в сени и вечером неосвещаемый. Зачем понадобилось фройлен Шютуа идти по этому коридору с тазиком, хотела ли она пойти к себе в комнату, или в девичью — не знаю; но через минуту из коридора раздался писклявый вопль «Ach mein Gott!», шум от падения, грохот таза, и в столовую влетел перепуганный и мокрый Чак, а затем появилась очень испуганная и мокрая фройлен. Оказалось, что Чак спал, растянувшись попрек коридора; фройлен в темноте шагнула через него, он в эту минуту встал и она очутилась верхом на собаке, с тазом воды в руках. Конечно, испуганный Чак рванулся, и бедная фройлен, облив водой себя и его полетела на пол. Она была очень рассержена, а мы в полном восторге. Зимой Чак жил с нами в городе, а летом переезжал с нами в Биково, где вел самую праздную жизнь, греясь на солнышке или бегая по полям и лугам, когда мы ходили гулять, или когда дедушка твой, приезжая в деревню, брал его с собой на охоту. Чак боялся двух вещей — собак и посуды для питья: бокалов, кружек, чашек, даже пустых. Второе свойство помогало отгонять его, когда он во время обеда или ужина укладывал кому-нибудь на колени лапу или голову; достаточно было показать ему стакан, и он мгновенно отходил. Первое свойство сыграло со мной шутку, не хуже, чем с фройлен Шютуа.

Но, об этом случае я расскажу в другой раз.

Об авторе

Анна Евгеньевна Лозинская (в замужестве Стратонитская) родилась 12 декабря (30 ноября) 1887 г. в г. Витебске в семье чиновника Министерства путей сообщения Надворного советника Евгения Яковлевича Лозинского. Окончила гимназию в Санкт-Петербурге, обучалась на Бестужевских курсах. Ботаник. Вышла  замуж за инженера-гидролога Александра Андреевича Стратонитского. Дочь Татьяна родилась в 1916 г. Незадолго до этого семья переехала в Крым. После революции они имели статус лишенцев. Анна Евгеньевна, всегда любившая природу, работала в различных научных институтах. Автор многочисленных статей о растениях. Скончалась в Москве 8 ноября 1952-го.

Примечания

  1. «моя дорогая девочка» — дочь Анны Евгеньевны, Татьяна Александровна Стратонитская (Осипова)
  2. «твой дедушка» Отец Анны Евгеньевны и дедушка Татьяны Александровны, -Евгений Яковлевич Лозинский (09.03.1850 — 13.04.1900).
  3. O Madame, regardez comme Norma est pale aujourd’hui! О мадам, посмотрите какая Норма бледная сегодня! (фр.)
  4. Мать Анны Евгеньевны – Фелиция-Валерия Феликсовна Лозинская (Кублицкая-Пиоттух) (1858-1934).
  5. «мы с братом» — брат Анны Евгеньевны Николай Евгеньевич Лозинский (20.05.1884 — 23.10.1900). Брат моей прабабушки ничем не успел проявить себя. Он умер от туберкулёза в возрасте 16 лет. Мне он интересен как член моей семьи. А для всех, кто любит поэта Александра Блока, Коля Лозинский — один из близких друзей детства поэта, его родственник (отчим Блока и мать Николая Лозинского были родными братом и сестрой). Похоронен на Варваринском кладбище в городе Витебске. Подробнее о нем здесь: http://osipov.org/2020/03/28/old-vitebsk/
  6. Биково — деревня в Витебской Губернии, где находилось имение Лозинских и прошло детство А. Е. Лозинской. Имение было куплено Евгением Яковлевичем Лозинским в конце 19 века. Включало усадебный дом, сад и несколько тысяч десятин земли. Анна Евгеньевна покинула Биково осенью 1913 года и поехала в Крым, где ее муж получил работу. В Биково Анна Евгеньевна уже не вернулась никогда. Усадебный дом был разграблен бежавшими с фронта вооруженными дезертирами в сентябре 1914 года. Позже был национализирован. После революции использовался под школу. Сгорел во время немецкой оккупации в 1942 году.
  7. Еще 50 и более лет назад обращаться к женщинам следовало с учетом их статуса: фрау» — для замужних женщин и вдов, а «фройляйн (фройлен)» (Fräulein) — для незамужних девушек. В спорах о гендерном равноправии в Германии такое разделение стало камнем преткновения, и в феврале 1971 года официальное обращение «фройляйн» было упразднено.
АЕ Лозинская и ее любимая собака — такса Тоби. 1910-е годы.
АЕ Лозинская с собаками в лесу. 1912 год.

Еврейская свадьба

… Сегодня вечером мы едем в Купино (1) на еврейскую свадьбу. Мы — т.е. Кина, я, студент П.С., готовящий меня к экзаменам для перехода из Мариинской гимназии в министерскую (а на самом деле больше занимающийся флиртом с Киной), и конечно тетка (2).

Мама (3) не едет — она не признает таких развлечений; но мы невзыскательны, а кроме того, еврейской свадьбы никогда не видали, так что заинтересованы и с этнографической точки зрения.

Замуж выходит одна из внучек Шаи. На днях приходила ее соседка еврейка приглашать нас; и сам патриархальный румяный и седоватый Шая, кланяясь, выражал свое удовольствие по поводу того, что паненки окажут ему и его семейству такую «великую честь».

Наступает вечер, и мы отправляемся. Едем в караташке (4), без кучера — правлю я. Уже чуть-чуть смеркается, но раньше еще не имело смысла: еврейская свадьба (т.е. самый обряд венчания) происходит очень поздно вечером, если не ночью; а летние вечера (дело в середине июля) такие хорошие!

Дорога в Купино красива, вьется по холмам; кругом поля и луга, на горизонте — кругом — лес.

Ехать недалеко, всего 3 версты. Вот и Купино — довольно большая деревня, с дурной славой: купинцы известные мошенники, воры, конокрады, а при случае и похуже. Дом Шаи на самом конце, при въезде на дорогу в Рямшино.

Подъезжаем, входим; нас вводят в дом, сажают на парадном месте, угощают.

Вот и невеста — в белом платье, с фатой и цветами — все честь честью; когда начинается «музыка» (гармоника и скрипка) и танцы она плачет — тоже все честь честью.

Танцует несколько пар, все больше девицы между собой; одна очень миловидна и грациозна, и мы с удовольствием на нее смотрим. Но увы! характерного буквально ничего — и песни, и танцы, и музыка — городского ужасного, 3-степенного типа, и абсолютно никакого интереса не представляет.

Однако в комнате темнеет. Взглядываю в окно — вечер начинает переходить в ночь. Ведь дело в середине июля, и дни убывают; а мы и приехали-то нарочно не рано, зная, что еврейские свадьбы происходят поздно вечером, если не ночью (по традиции, и едва ли не по религиозному предписанию, венчание должно происходить в полночь). Сейчас уже 10-й час. К ужину мы опоздали, и если еще долго задержимся, то нам неминуемо сильно влетит от мамы. Кина отстоит себя, П.С. (студент) вообще неподсуден маме; тетке все это как с гуся вода; значит львиная доля придется мне — и это портит мне все удовольствие. Болезненно ненавижу слезы, крик, брань… и всего этого вижу и слышу в более, чем достаточных количествах.

Начинаю вполголоса уговаривать Кину уехать, но ей не хочется. Я согласна с ней — конечно глупо уехать, никого и ничего не видав, но ведь мы совершенно не знаем сколько времени нам еще ждать. Не помню уже сейчас, в чем там было дело: не то ждали жениха, не то раввина, не то heure propice (5)(благоприятный час (фр.)); по словам потом мы узнали, что венчание произошло что то вроде 2 часов утра. Тетка, откомандированная на разведку, приносит смутные и в общем неутешительные вести. Решаем наконец ехать.

Выходим. Господи, как уехать! В довершение неудачи откуда-то набежали тучи, заволокли все небо, и видимо нам без дождя не доехать. А хуже всего то, что кучер (т.е. я) — близорук как крот; а ночь — то темна, а дорога — то трудна… и перспектива слететь всей компанией под откос совсем меня не прельщает. Но если будет править Кина — будет еще хуже: во-первых, она правит плохо, во-вторых занята флиртом с П.С.; и в Биковских летописях есть записи на эту тему, где отмечены случаи крушения по этой причине; особенно знаменит один случай, когда заглядевшийся на свой «предмет» возница вывернул всю доверившуюся ему компанию в кусты, умудрившись сам при этом стать среди кустов на голову — да так ловко, точно в цирке. И дело было днем — а что же может быть ночью? Тетка — разиня классическая, и ей доверяться уж совсем нельзя; она еще, пожалуй, и лошадь потеряет из оглобель — и выйдет по песне:

«Ти же ты, баба, ошалела?
Ти же на переди сидела…
Где же кобылку ты подела?»

А студент — житель городской, и его неумение править вызывает мое глубокое презрение.

Нет, видно я хоть и слепая, а стою этих 3 зрячих. К тому же — смелым Бог в помощь, и Волчок умен. Трогай! Поехали.

Сначала все идет благополучно. Несмотря на темноту и мою близорукость, я благополучно миную все косогоры и откосы, которыми так богаты наши дороги вообще, и эта — в частности. Наконец остается преодолеть только 2: на выезде из Обухова и Сиреневую горку.

Подъезжаем к Обухову. Темно; в окнах ни огонька. На часы я уже боюсь и смотреть, но знаю, что сейчас не меньше 12. Осторожно и внимательно правлю, стараясь удержать Волчка по середине дороги; но чувствую с тревогой, что какая-то сила неудержимо и неуклонно тянет и его, и всех нас к краю. Наконец сила побеждает, и Волчок, караташка и мы летим все вперемешку под откос. » Прощай, хозяйские горшки!» Несколько минут уходит на выяснение положения. » Никто не ушибся сильно? Руки и ноги у всех целы?» Да, все целы, и никто даже не ушибся. Цел и Волчок, и караташка (подлый, верткий экипаж, хуже простой телеги — не говоря уже о беговых). Но лопнули 2 вещи: вожжи и моя любимая, новая, темно-красная непромокайка; я сама-же зацепилась за нее ногой, и она радостно затрещала. Осмотр обнаруживает, что она разорвана почти по всей длине. Семь бед — один ответ…

А вожжи лопнули так, что их никак и не свяжешь, и не починишь, и править невозможно. Неужели идти пешком, ведя за повод Волчка? До дому еще верста, а главное, главное — время! «Я нашел секрет» — торжествующе восклицает вдруг студент. Он садится верхом на Волчка, упершись ногами в оглобли, вместо стремян; и так как уздечка цела, то можно и править. Мы усаживаемся в караташку и добираемся уже без всяких приключений до дому. Дома, конечно, нас встречают не очень приветливо, но и не так гневно, как это можно было ожидать; даже разорванная непромокайка проходит сравнительно благополучно. Нам даже дают поужинать, что очень приятно после всех передряг. За ужином мама расспрашивает о наших впечатлениях; приходится сознаться, что мы вернулись с тем, с чем и уехали, и мама с улыбкой пожимает плечами: «Значит слона то и не приметили? Стоило ехать, ночью ломать себе головы ради того, чтобы 2 часа просидеть в душной комнате, в компании Купинских жидов (6)!»

Да, конечно, не стоило; но ведь мы не могли этого предвидеть?!

Расходимся по своим комнатам. Усталая, я скоро засыпаю, с улыбкой вспоминая Кининого героя верхом на маленьком Волчке, с длинными ногами, вытянутыми вдоль оглобель. Но скоро все воспоминания и впечатления перемешиваются, и я сплю — как спится в деревне после длинной прогулки — в 14 лет.

Москва. Март 1937.

Об авторе

Анна Евгеньевна Лозинская (в замужестве Стратонитская) родилась 12 декабря (30 ноября) 1887 г. в г. Витебске в семье чиновника Министерства путей сообщения Надворного советника Евгения Яковлевича Лозинского. Окончила гимназию в Санкт-Петербурге, обучалась на Бестужевских курсах. Ботаник. Вышла замуж за инженера-гидролога Александра Андреевича Стратонитского. Дочь Татьяна родилась в 1916 г. Незадолго до этого семья переехала в Крым. После революции они имели статус лишенцев. Анна Евгеньевна, всегда любившая природу, работала в различных научных институтах. Автор многочисленных статей о растениях. Скончалась в Москве 8 ноября 1952-го.


Послесловие.

Описываемые в рассказе события происходят в 1901 году. Автору, Анне Евгеньевне Лозинской в момент этих событий 14 лет. Рассказ написан в Марте 1937 года. Далеко не самый спокойный период в жизни Анны Евгеньевны. Многие знакомые арестованы или их уже нет в живых. Муж Анны Евгеньевны – Александр Андреевич Стратонитский семь лет назад был арестован по сфабрикованному делу сотрудниками НКВД . Отбыв срок заключения, он в марте 1937 года находился в ссылке. В ноябре 1937 года он погибнет в ссылке, так и не дожив до возвращения домой.   

Примечания

  1. Купино, Рямшино, Обухово – населенные пункты в окрестностях деревни Биково, где находилось имение Лозинских.



  2. Кина, студент П.С. – эти персонажи так и не были идентифицированы мною с реальными людьми. Тетка — скорее всего это сестра отца Анны Евгеньевны – Юлия Яковлевна Лозинская.

  3. Мать Анны Евгеньевны – Фелиция-Валерия Феликсовна Лозинская (Кублицкая-Пиоттух) (1858-1934).



  4. Караташка (бел.) – небольшая повозка. Близкая родственница Кибитки или Таратайки.

  5. «heure propice» благоприятный час (фр.)

  6. До революции 1917 года слово «жид» (еврей, иудей) было употребительным в разговорном русском языке, и входило в академические словари, не считаясь бранным. После революции 1917 года в РСФСР, а затем в СССР в 1920—1930-х годах большевики начали кампанию борьбы с антисемитизмом. Употребление слова жид и его производных не было запрещено каким-либо специальным указом, но воспринималось оскорбительным и оно было изъято полностью из официального обращения а употребление на бытовом уровне не приветствовалось.

Epilobium hirsutum L.

Люблю я пышное природы увядание
В багрец и золото одетые леса.
(Пушкин)

Сегодня, переходя по кладкам от городского водопровода к Салгирке (1), я заметила у берега густые заросли Epilobium hirsutum (2) — и сразу в душе возник ряд картин, связанных с этими малиновыми цветочками. Epilobium цветет у нас в августе, даже ближе к середине, и вид его с тех пор, как я стала наблюдать природу, всегда связывался в моем представлении с близостью осени. Поэтому все детство и раннюю молодость — до окончания гимназии —вид его вызывал во мне самые грустные чувства, напоминал о скорой разлуке с деревней.
Еще девочкой 11–12 лет, совсем, бывало, забудешь о том, что наступил август; вдруг, возвращаясь домой из рощи, или переходя через мостик над большой канавой, увидишь малиновые цветочки и темную зелень — и сердце так и защемит. Начнешь припоминать число и с ужасом убедишься, что уже 10–11 августа. Значит конец деревенской жизни — через полторы — две недели надо переезжать в город. А ведь как хорошо было бы осенью в деревне; длинные прогулки и катанье верхом и на беговых дрожках; собирание грибов; веселые игры в крокет и городки; и поспевающие фрукты, которым теперь настает самая пора. И вместо всего этого — город, пыльный, грязный, душный и гимназия, и скучные уроки, и среди них самый скучный — арифметика, и ненавистные бассейны с трубами и насосами, и не менее ненавистные путешественники или поезда, выходящие из точек А и B, о которых в конце концов не знаешь, что-же нужно составителю задачника: чтобы они встретились наконец в точке С, или совсем не встречались? Полна мрачных мыслей идешь домой и взяв под руку Наташу, такую же грустную и огорченную, идешь в сад, где с горя, на прощанье, особенно много уничтожается яблок и груш, к ужасу и негодованию черного Цики или рыжего Лейбы (3).
Когда я была в последних классах гимназии, вид расцветающего Epilobium’а еще сильнее печалил мое сердце, как в детстве. С начала августа я тревожно посматривала на тёмно-зелёные кустики в канавах — не расцвели ли? И вот они расцветают, и тоска, безнадежная тоска щемит душу. Впереди учебный год, такой скучный, постылый, еще более невыносимый от атмосферы вражды и неприязни. И еще больше, чем в детстве, мучительно завидуешь всем остающимся в Бикове (4), начиная с тетки (5) и управляющего, и кончая последней дворовой собакой. Пока я стою на мостике над канавой и печально раздумываю — до слуха доносится протяжная крестьянская песня. «Да, ведь завтра Успенье (6). Сегодня или завтра Обжинки (7).» Зазвучит, приближаясь, знакомая, невыразимо милая мне деревенская песня; покажется в воротах и подойдет к крыльцу весёлая — компания жниц. Впереди кто-нибудь из моих деревенских сверстниц — скорее всего хорошенькая смуглая Настя Барановская. С венком из колосьев на голове, смущенная, она поднимется ко мне на крыльцо, и поцеловавшись со мной, наденет венок мне на голову, а я положу ей в руку золотой. Потом выйдет на крыльцо мама, и все, кто у нас живет и гостит; жницы, одаренные деньгами с веселыми песнями и смехом уйдут по домам; а я взбегу наверх и в столовой надену на образ снятый с головы венок, а старый, прошлогодний сниму и сожгу. Милый праздник, как много хороших воспоминаний связано с ним.
Но вот я выросла. Гимназическая каторга позади; я курсистка. Как радостно смотреть теперь на малиновые цветочки Epilobium’а! Первые два года после гимназии я смотрела на них с торжеством: «цвети, цвети! Все равно никуда не уеду!» Потом торжество прошло, но радость осталась. Зацвел Epilobium , теперь я знаю уже его название – значит, близка осень, близок сентябрь — один из моих любимых месяцев. Пройдет август, почти всегда холодный и дождливый, и настанет бабье лето, теплое, прелестное. Придут хрустальные, прозрачные, удивительные дни, полетит белая паутина над сжатыми полями; запестреет сад и лес. Липы и березы пожелтеют как золото; клены порозовеют как коралл; осины оденутся в пурпур или примут цвет аметиста; а надо всем этим будет ласковое, теплое солнце, и синее небо, по которому
«… облака проходят, тая,
в завлекательную даль…» (8)
На лугах зацветут последние цветы: синие генцианы (9), белые душистые парнассии (10); в лесу лиловый вереск; на рябине и калине повисают красные гроздья. Как хороши будут букеты из осенних листьев! В конце августа или начале сентября приедет Настя — и пойдут нескончаемые прогулки и такие же нескончаемые разговоры; веселые партии в городки утром и в трик-трак (11) вечером. По вечерам в темной зале я буду ей играть целыми часами; а после ужина, захватив бинокль, я выйду в сад и пробравшись на открытое место, буду смотреть на звездное небо, радуясь каждому новому, найденному на карте созвездию. И когда наглядевшись на звезды, я пойду домой — сад, радовавший днем глаза пятнами осенней листвы и спелых плодов, будет такой черный, таинственный; я буду идти и вдыхать несравненный, божественный аромат яблок, соломы, земли и опавшей листвы; огоньки костров мелькают здесь и там, сторожа перекликаются… И весь сентябрь простоит такой золотой и прозрачный; вечерами будут пылать зори, и когда потухнут — в саду над черными деревьями, точно останется еще отблеск их золота.
Настанет октябрь, придется уезжать, но теперь в этом нет ничего страшного. Впереди Петербург, Курсы, дни, заполненные работой; вечера, когда так хорошо отдохнуть; веселый кружок друзей; концерты Зилоти (12); Мариинский театр; Вагнеровский абонемент; а там уже и Пасха, и спектакли Художественного театра — и новая весна.
Вот картинки, которые встают в моей памяти при взгляде на цветы Epilobium hirsutum; и поэтому эти мелкие малиновые цветочки, для многих вероятно невзрачные и непривлекательные, для меня милы и приятны: это один из ключей к ларчику из слоновой кости, где храниться драгоценные для меня свитки — свитки воспоминаний.

Симферополь
Август 1921 г

Об авторе

Анна Евгеньевна Лозинская (в замужестве Стратонитская) родилась 12 декабря (30 ноября) 1887 г. в г. Витебске в семье чиновника Министерства путей сообщения Надворного советника Евгения Яковлевича Лозинского. Окончила гимназию в Санкт-Петербурге, обучалась на Бестужевских курсах. Ботаник. Вышла замуж за инженера-гидролога Александра Андреевича Стратонитского. Дочь Татьяна родилась в 1916 г. Незадолго до этого семья переехала в Крым. После революции они имели статус лишенцев. Анна Евгеньевна, всегда любившая природу, работала в различных научных институтах. Автор многочисленных статей о растениях. Скончалась в Москве 8 ноября 1952-го.


Примечания

  1. Салги́р (Салгирка) — самая длинная река Крыма, протекает через город Симферополь. На пересечении этой реки с улицей Потемкинской (бышей ул Шмидта), в двухэтажном особняке жила в 1913–1921 гг. автор этих строк Анна Евгеньевна Лозинская (Стратонитская).
    Симферополь, Ул. Потемкинская дом 2

    Анна Евгеньевна Лозинская (Стратонитская) в одной из комнат дома 2 по Потемкинской улице в Симферополе. Лето 1921 года

  2. Epilobium hirsutum (лат.). Кипрей волосистый — травянистое растение рода Кипрей семейства Кипрейные. Растет по болотистым местам, по берегам водоёмов, на влажных лугах. Широко распространено по всей Европейской части России и Западной Сибири.

  3. «черного Цики или рыжего Лейбы» — клички собак.

  4. Биково — деревня в Витебской Губернии, где находилось имение Лозинских и прошло детство А. Е. Лозинской. Имение было куплено Евгением Яковлевичем Лозинским в конце 19 века. Включало усадебный дом, сад и несколько тысяч десятин земли. Анна Евгеньевна покинула Биково осенью 1913 года и поехала в Крым, где ее муж получил работу. В Биково Анна Евгеньевна уже не вернулась никогда. Усадебный дом был разграблен бежавшими с фронта вооруженными дезертирами в сентябре 1914 года. Позже был национализирован. После революции использовался под школу. Сгорел во время немецкой оккупации в 1942 году.

  5. Во многих произведениях Анны Евгеньевны упоминается «Тетка» жившая с ними в Бикове. Скорее всего это сестра отца Анны Евгеньевны – Юлия Яковлевна Лозинская.

  6. Успение Пресвятой Богородицы празднуется Православной церковью 15 августа.

  7. Обжинки — день народного календаря и обряд завершения жатвы хлебов, который отмечается 15 августа.

  8. Строчка из второй строфы стихотворения Валерия Брюсова «Осеннее прощание эльфа»:
    «В небе снова ясность мая, облака уходят, тая,
    в завлекательную даль
    ,
    Но часы тепла короче, холодней сырые ночи,
    отлетевших птичек жаль!» (Май 1907)

  9. «синие генцианы» — Gentiana (лат.). Горечавка- род многолетних, реже однолетних трав и полукустарников семейства Горечавковые. Русское название горечавки получили из-за очень горького вкуса корней и листьев, обусловленного наличием в них горьких гликозидов.

  10. «белые душистые парнассии» — Parnassia (лат.). Белозор — род многолетних трав семейства Бересклетовые.

  11. Трик-трак (фр. tric-trac) — старинная французская настольная игра с XV века, где шашки по доске передвигают по числу очков, выпавших на костях. Имеет восточное происхождение. В русском языке «трик-трак» — синоним игры в нарды.

  12. «концерты Зилоти» — Александр Ильич Зилоти (1863, Харьков—1945, Нью-Йорк) — русский пианист, дирижёр и музыкально-общественный деятель, педагог. Культурно-просветительская деятельность Зилоти особенно интенсивно развернулась в Петербурге (1903–1913), где он организовывал ежегодные циклы симфонических концертов, которыми руководил как дирижёр. Позднее организовал и камерные концерты («Концерты А. Зилоти»), отличавшиеся исключительным разнообразием программ; принимал в них участие и как пианист.


    * * *

    Первая страница рукописи рассказа Epilobium hirsutum



Семейные хроники 20 века. Няня.

У меня в детстве была няня. Как у Пушкина. На этом мое сходство с поэтом заканчивается. Про няню Пушкина, Арину Родионовну знают все со школьной скамьи. Про мою няню мало кто знает. Тех, кто помнил мою няню, в большинстве своем уже нет в живых. Я думаю, если я сейчас не запишу все что помню про свою няню, никто, а прежде всего потомки, коих уже несколько штук, так и будут пребывать в неведении о том, что роднит меня с Пушкиным. 😊


Читать далее

Лозинские, потомки Якова Дзижа-Лозинского

(Опыт построения родословного дерева Лозинских)

Лозинский — фамилия польская. Łozińa по польски — ива, ивовый прутик, лоза. Носителей фамилии Лозинский много в Польше и в Украине. Часто к фамилии Лозинский прибавляли приставку (pridomek), чтобы отличать один род Лозинских от другого. Приставка (pridomek) могла быть как впереди, так и сзади (Лозино-Лозинский, Лозински-Кованко). У некоторых родов приставка сохранилась и сейчас эти люди носят двойную фамилию. Кто-то приставку утерял и остался просто Лозинским.


«Наши» Лозинские (те предки которых мне удалось точно установить) имели приставку Дзижа.
Это старинный дворянский польский род Дзижа-Лозинские (Dzieża-Łoziński). Носители фамилии Лозинский с приставкой Дзижа до сих пор живут в Польше. После присоединений части Польско-Литовского государства к России (конец 18 в), Дзижа-Лозинкие, перешедшие в русское подданство постепенно утратили приставку Дзижа и стали называться просто Лозинскими, что значительно усложнило поиск по архивам.
Что означает в Польском языке слово Dzieża? Слово старое, и сейчас практически не употребляется. Это сосуд, используемый для брожения хлебного теста. Он был сделан из дерева (чаще всего из липы, ели или дуба). Скреплен металлическими ободами. Похож на небольшой бочонок. Ближайший аналог в русском языке – квашня.

Род Дзижа-Лозинских использовал герб Любич (Lubicz).

Читать далее «Лозинские, потомки Якова Дзижа-Лозинского»

Старые письма. 1

Зачем хранить и перечитывать старые письма? Для меня это прежде всего возможность понять как мои близкие, моя семья жила много лет назад. Не просто, абстрактное: «как жилось в то время». Это то, что происходило с родными мне людьми много лет назад. В письмах нет политики, преобладают бытовые, часто незначительные заботы и хлопоты. Но ведь из этого и состоит повседневная жизнь.
В эпистолярном наследии моей семьи нашлись несколько писем, рассказывающих о последнем годе жизни моей прабабушки Анны Евгеньевны Стратонитской (Лозинской). Я неоднократно писал о ней, поскольку женщина это была удивительная, прожившая долгую, порой непростую и трагическую жизнь. Достаточно посмотреть на ее годы жизни 1887-1952, сразу видится цепь трагических событий в истории страны, выпавшая на этот период. О событиях тех лет я узнаю только сейчас. Узнаю из писем, которые бережно хранились почти 70 лет. Авторов писем давно нет в живых. И таких людей больше не будет. Не будет никогда ни того времени, ни той страны.

Анна Евгеньевна Стратонитская (Лозинская)
Читать далее «Старые письма. 1»

Мои Витебские корни

Брат моей прабабушки ничем не успел проявить себя. Он умер от туберкулёза в возрасте 16 лет. Мне он интересен как член моей семьи. А для всех, кто любит поэта Александра Блока, Коля Лозинский — один из близких друзей детства поэта, его родственник (отчим Блока и мать Николая Лозинского были родными братом и сестрой). На единственной сохранившейся фотографии (апрель 1894) Коля изображен с сестрой Анной, двоюродными братьями Андреем и Феликсом Кублицкими-Пиоттух и Александром Блоком.

Читать далее «Мои Витебские корни»

Про незримую связь поколений

Это коротенькая история про незримую связь поколений, про то, что каждая, самая незначительная вещь имеет свою историю, про важность семейного архива…

В ботаническом Атласе Монтеверде, издания конца 19 века я нашел старый конверт. Атласом пользовалась моя прабабушка, Анна Евгеньевна Стратонитская (Лозинская), ботаник по профессии. Похоже, что после ее смерти в 1952 году, книгу эту никто не открывал.
Так вот – конверт! Конверт явно «из раньше» но открыв его я был поражён. Там было птичье перо и маленький кусочек кальки с фрагментом карты территории юго-западного угла Приокско-Террасного заповедника под Серпуховом.

Читать далее «Про незримую связь поколений»

День рождения Александра Александровича Блока

Сегодня день рождения Александра Александровича Блока.
Блок никогда не был для меня просто поэтом из учебника, поскольку в семье у нас всегда говорилось о Блоках, как, пусть дальних, но родственниках. Не посторонний человек, одним словом.


Читать далее «День рождения Александра Александровича Блока»