Моя прабабушка Анна Евгеньевна Стратонитская (ур. Лозинская) приходилась сводной двоюродной сестрой поэту Александру Блоку. Росли вместе, в детстве дружили. Позже у каждого была уже своя жизнь.
Как часто они общались? Дружили или знались только в силу родства? К сожалению, сейчас расспросить об этом уже некого.
Фото 1894 года.
слева направо:
Николай Евгеньевич Лозинский (1884-1900),
Александр Александрович Блок (1880-1921),
Анна Евгеньевна Лозинская (1887-1952),
Андрей Адамович Кублицкий-Пиоттух (1886-1960),
Феликс Адамович Кублицкий-Пиоттух (1884-1970).
Приходится собирать крупицы из воспоминаний рассеянных по книгам, архивам и, частично , в интернете.
«В гимназические годы Блок часто проводил время с Асей Лозинской и ее братом». Об этом вспоминает М. А. Бекетова: «Саша сблизился с двоюродными братьями Феролем и Андрюшей. Тогда появились (…) брат и сестра Фероля Коля и Ася Лозинские (дети их тетки), оба значительно моложе Саши. Сближение с этими детьми произошло, когда Саша уже был в гимназии. (…) Дети Лозинские в то время говорили по-французски лучше, чем по-русски. (…) Игры были чисто детские» («Александр Блок и его мать», с. 37).
Впоследствии, видимо, отношения Блока с моей прабабушкой, как и вообще с родственниками Ф. Ф. Кублицкого-Пиоттух, были не столь близкими и достаточно сдержанными. Однако Анна Евгеньевна изредка навещала Блоков, главным образом, во время учебы на Бестужевских курсах, когда она жила недалеко от них. Блок упоминает ее в письмах к матери и в дневниковых записях (см., например, в письме от 12 сентября 1905 г.: «Ася писала Любе, что хочет к нам придти (…). Ася, по-видим(ому>, к нам относится сочувственно» («Письма к родным», I, с. 148,а также с. 16, 242;VII, 176, 248).
Сборник «Лирические драмы» вышел в конце февраля 1908 г. Блок подарил его прабабушке сразу после выхода — 4 марта.
На книге автограф: «Милой сестре Асе. Александр Блок 4 марта 1908.СПБ.»
Как свидетельствуют собранные инскрипты, в те же дни Блок послал эту книгу Брюсову, Вяч. Иванову, Е. Иванову, Ремизову, Сологубу, Сомову, Чулкову. Таким образом, А.Е. Лозинская неожиданно попала в число близких друзей и литературных сподвижников поэта — тех, кому Блок дарил свои книги в первую очередь (разумеется, здесь речь идет только о выявленных адресатах).
В том же, 1908г.—18 декабря — А.Е. Лозинская присутствовала в доме Блоков на чтении поэтом в узком кругу драмы «Песня Судьбы», об этом Блок сообщал матери в письме от 22 декабря (см. письмо Л. Д. Блок к А. А. Кублицкой-Пиоттух от19 декабря в публикации «Блок в неизданной переписке и дневниках современников»).
(Дарственные надписи Блока на книгах и фотографиях – С. 5-152 В кн.: Литературное наследство. Том 092. Книга 3. Блок Александр. Новые материалы и исследования, / АН СССР. Ин-т мировой лит. им. А.М. Горького; М.: Наука 1982)
В конце лета 1905 г. Анна Евгеньевна Лозинская с матерью гостила неделю у Бекетовых— Блоков в Шахматове. Много позже, после войны, она написала коротенькие воспоминания , которые были опубликованы через 30 лет после смерти Анны Евгеньевны, в 1981 году.
A. E. ЛОЗИНСКАЯ (СТРАТОНИТСКАЯ)
В ТЕ ДАЛЕКИЕ ГОДЫ
Осенью 1905 года — в августе — мы с мамой гостили неделю в Шахматове. Об этой крохотной усадьбе и ее окрестностях писали многие в воспоминаниях о Блоке, и я описывать их не буду. Скажу только, что Шахматове очаровало меня. Деревню я знала хорошо и очень любила, так как сама выросла в деревне, но в великорусской деревне я, белоруска, была в первый раз. Все было непохоже на наши места — и люди, и общий ландшафт, и… дорога, на которой было можно если не сломать шею, то прикусить язык. От станции Подсолнечная до Шахматова было, кажется, верст двадцать, но толчков, ухабов и пр. хватило бы и на пятьдесят.
Молодые Блоки жили не в большом доме, а через двор, в маленьком флигельке, который они сами устроили совсем по-особому (ящики, покрытые коврами, вместо диванов, обилие всяких живописных тряпок и т. д.) и очень красиво. И так сами они шли ко всей этой обстановке. Летом Любе особенно удобно было ходить в своих фантастических костюмах или сарафанах (тогда это было новостью), с массой бус, ожерелий, подвесок, иногда с цветной лентой, перехватывающей ее золотую головку. Блок ходил в русской рубашке, иногда под вечер накидывал на плечи старенький «армячок», почему-то вызывавший негодование Любы; но когда он сидел на ступеньках веранды в этом костюме, да еще опираясь на палку — скорее «посох»,— с крючком — я не могла отвести от него глаз: эллинский пастух, да и все тут! Сняла его раз в таком виде — и снимок не вышел, к моему большому огорчению. Вообще я снимала всех с усердием, как всякий новоиспеченный фотограф, и тоже, как всякий новичок, неудачно. Если бы я предвидела, что «делаю историю», может быть, преодолела бы лень промывать негативы часы подряд, но я этого не предвидела, и снимки получились убогие, о чем, конечно, не перестаю жалеть.
В Шахматове жилось эту неделю очень весело. Нас, молодежи, было пятеро человек: Блоки, два кузена Кублицких и я. Гуляли по лесам и лугам (погода была хорошая), а вечерами играли в буриме, что мы все очень любили. Но, как ни странно, особенно хороших буриме у Блока не помню, и вся наша «поэзия» забылась. Сохранилось в памяти только одно стихотворение Александра Александровича, но не буриме, а «к случаю». Будущий биограф Блока, его тетка Мария Андреевна Бекетова, очень любившая музыку, часто играла по вечерам на стареньком шахматовском фортепиано, и особенно охотно и часто Баха. Блок был совершенно равнодушен к музыке, уверял, что совершенно лишен слуха (хотя впоследствии увлекался Вагнером). И вот как-то после музыкального вечера он написал:
Не мороз дерет по коже,
Вызывая боль в зубах…
Тетя, тетя! Для кого же —
Уж не для меня ли Бах?!
В один из дней нашего гощения в Шахматове Люба собралась домой к матери, в Боблово, и предложила мне поехать с ней. Я, конечно, с восторгом согласилась. Увидеть дом, где живет Менделеев! А может быть, побывать в его лаборатории! и увидеть его самого! При одной мысли о таком счастье замирало сердце и голова кружилась. Ведь у молодежи всегда есть свои «земные божества»— для меня таким «божеством» был Менделеев. Если бы мне предложили познакомиться с Дмитрием Ивановичем, заговорить с ним — я бы с ужасом отказалась, зная неминуемо, что немедленно провалюсь сквозь землю, но издали посмотреть на «божество» было страшно интересно. Однако мне не судьба была увидеть самого Менделеева, он был в отъезде, и мы провели время с матерью Любы — Анной Ивановной и сестрой ее — шестнадцатилетней Мусей, страстной охотницей, долговязой белокурой девушкой, кажется, еще застенчивее и «дичее» меня.
Боблово понравилось мне гораздо меньше Шахматова, впрочем, рассматривать его сколько-нибудь подробно мне не пришлось. Но что было совершенно замечательно — это вид с балкона. И балкон сам был очень хорош, такой огромный, чуть ли не вокруг всего большого каменного двухэтажного дома с массивными колоннами, а вид с балкона был верст на двадцать — тридцать во все стороны. Я долго им любовалась.
(«В те далекие годы» А. Блок и современность. М..1981. С.325-326)
