… Сегодня вечером мы едем в Купино (1) на еврейскую свадьбу. Мы — т.е. Кина, я, студент П.С., готовящий меня к экзаменам для перехода из Мариинской гимназии в министерскую (а на самом деле больше занимающийся флиртом с Киной), и конечно тетка (2).
Мама (3) не едет — она не признает таких развлечений; но мы невзыскательны, а кроме того, еврейской свадьбы никогда не видали, так что заинтересованы и с этнографической точки зрения.
Замуж выходит одна из внучек Шаи. На днях приходила ее соседка еврейка приглашать нас; и сам патриархальный румяный и седоватый Шая, кланяясь, выражал свое удовольствие по поводу того, что паненки окажут ему и его семейству такую «великую честь».
Наступает вечер, и мы отправляемся. Едем в караташке (4), без кучера — правлю я. Уже чуть-чуть смеркается, но раньше еще не имело смысла: еврейская свадьба (т.е. самый обряд венчания) происходит очень поздно вечером, если не ночью; а летние вечера (дело в середине июля) такие хорошие!
Дорога в Купино красива, вьется по холмам; кругом поля и луга, на горизонте — кругом — лес.
Ехать недалеко, всего 3 версты. Вот и Купино — довольно большая деревня, с дурной славой: купинцы известные мошенники, воры, конокрады, а при случае и похуже. Дом Шаи на самом конце, при въезде на дорогу в Рямшино.
Подъезжаем, входим; нас вводят в дом, сажают на парадном месте, угощают.
Вот и невеста — в белом платье, с фатой и цветами — все честь честью; когда начинается «музыка» (гармоника и скрипка) и танцы она плачет — тоже все честь честью.
Танцует несколько пар, все больше девицы между собой; одна очень миловидна и грациозна, и мы с удовольствием на нее смотрим. Но увы! характерного буквально ничего — и песни, и танцы, и музыка — городского ужасного, 3-степенного типа, и абсолютно никакого интереса не представляет.
Однако в комнате темнеет. Взглядываю в окно — вечер начинает переходить в ночь. Ведь дело в середине июля, и дни убывают; а мы и приехали-то нарочно не рано, зная, что еврейские свадьбы происходят поздно вечером, если не ночью (по традиции, и едва ли не по религиозному предписанию, венчание должно происходить в полночь). Сейчас уже 10-й час. К ужину мы опоздали, и если еще долго задержимся, то нам неминуемо сильно влетит от мамы. Кина отстоит себя, П.С. (студент) вообще неподсуден маме; тетке все это как с гуся вода; значит львиная доля придется мне — и это портит мне все удовольствие. Болезненно ненавижу слезы, крик, брань… и всего этого вижу и слышу в более, чем достаточных количествах.
Начинаю вполголоса уговаривать Кину уехать, но ей не хочется. Я согласна с ней — конечно глупо уехать, никого и ничего не видав, но ведь мы совершенно не знаем сколько времени нам еще ждать. Не помню уже сейчас, в чем там было дело: не то ждали жениха, не то раввина, не то heure propice (5)(благоприятный час (фр.)); по словам потом мы узнали, что венчание произошло что то вроде 2 часов утра. Тетка, откомандированная на разведку, приносит смутные и в общем неутешительные вести. Решаем наконец ехать.
Выходим. Господи, как уехать! В довершение неудачи откуда-то набежали тучи, заволокли все небо, и видимо нам без дождя не доехать. А хуже всего то, что кучер (т.е. я) — близорук как крот; а ночь — то темна, а дорога — то трудна… и перспектива слететь всей компанией под откос совсем меня не прельщает. Но если будет править Кина — будет еще хуже: во-первых, она правит плохо, во-вторых занята флиртом с П.С.; и в Биковских летописях есть записи на эту тему, где отмечены случаи крушения по этой причине; особенно знаменит один случай, когда заглядевшийся на свой «предмет» возница вывернул всю доверившуюся ему компанию в кусты, умудрившись сам при этом стать среди кустов на голову — да так ловко, точно в цирке. И дело было днем — а что же может быть ночью? Тетка — разиня классическая, и ей доверяться уж совсем нельзя; она еще, пожалуй, и лошадь потеряет из оглобель — и выйдет по песне:
«Ти же ты, баба, ошалела?
Ти же на переди сидела…
Где же кобылку ты подела?»
А студент — житель городской, и его неумение править вызывает мое глубокое презрение.
Нет, видно я хоть и слепая, а стою этих 3 зрячих. К тому же — смелым Бог в помощь, и Волчок умен. Трогай! Поехали.
Сначала все идет благополучно. Несмотря на темноту и мою близорукость, я благополучно миную все косогоры и откосы, которыми так богаты наши дороги вообще, и эта — в частности. Наконец остается преодолеть только 2: на выезде из Обухова и Сиреневую горку.
Подъезжаем к Обухову. Темно; в окнах ни огонька. На часы я уже боюсь и смотреть, но знаю, что сейчас не меньше 12. Осторожно и внимательно правлю, стараясь удержать Волчка по середине дороги; но чувствую с тревогой, что какая-то сила неудержимо и неуклонно тянет и его, и всех нас к краю. Наконец сила побеждает, и Волчок, караташка и мы летим все вперемешку под откос. » Прощай, хозяйские горшки!» Несколько минут уходит на выяснение положения. » Никто не ушибся сильно? Руки и ноги у всех целы?» Да, все целы, и никто даже не ушибся. Цел и Волчок, и караташка (подлый, верткий экипаж, хуже простой телеги — не говоря уже о беговых). Но лопнули 2 вещи: вожжи и моя любимая, новая, темно-красная непромокайка; я сама-же зацепилась за нее ногой, и она радостно затрещала. Осмотр обнаруживает, что она разорвана почти по всей длине. Семь бед — один ответ…
А вожжи лопнули так, что их никак и не свяжешь, и не починишь, и править невозможно. Неужели идти пешком, ведя за повод Волчка? До дому еще верста, а главное, главное — время! «Я нашел секрет» — торжествующе восклицает вдруг студент. Он садится верхом на Волчка, упершись ногами в оглобли, вместо стремян; и так как уздечка цела, то можно и править. Мы усаживаемся в караташку и добираемся уже без всяких приключений до дому. Дома, конечно, нас встречают не очень приветливо, но и не так гневно, как это можно было ожидать; даже разорванная непромокайка проходит сравнительно благополучно. Нам даже дают поужинать, что очень приятно после всех передряг. За ужином мама расспрашивает о наших впечатлениях; приходится сознаться, что мы вернулись с тем, с чем и уехали, и мама с улыбкой пожимает плечами: «Значит слона то и не приметили? Стоило ехать, ночью ломать себе головы ради того, чтобы 2 часа просидеть в душной комнате, в компании Купинских жидов (6)!»
Да, конечно, не стоило; но ведь мы не могли этого предвидеть?!
Расходимся по своим комнатам. Усталая, я скоро засыпаю, с улыбкой вспоминая Кининого героя верхом на маленьком Волчке, с длинными ногами, вытянутыми вдоль оглобель. Но скоро все воспоминания и впечатления перемешиваются, и я сплю — как спится в деревне после длинной прогулки — в 14 лет.
Москва. Март 1937.
Об авторе
Анна Евгеньевна Лозинская (в замужестве Стратонитская) родилась 12 декабря (30 ноября) 1887 г. в г. Витебске в семье чиновника Министерства путей сообщения Надворного советника Евгения Яковлевича Лозинского. Окончила гимназию в Санкт-Петербурге, обучалась на Бестужевских курсах. Ботаник. Вышла замуж за инженера-гидролога Александра Андреевича Стратонитского. Дочь Татьяна родилась в 1916 г. Незадолго до этого семья переехала в Крым. После революции они имели статус лишенцев. Анна Евгеньевна, всегда любившая природу, работала в различных научных институтах. Автор многочисленных статей о растениях. Скончалась в Москве 8 ноября 1952-го.
Послесловие.
Описываемые в рассказе события происходят в 1901 году. Автору, Анне Евгеньевне Лозинской в момент этих событий 14 лет. Рассказ написан в Марте 1937 года. Далеко не самый спокойный период в жизни Анны Евгеньевны. Многие знакомые арестованы или их уже нет в живых. Муж Анны Евгеньевны – Александр Андреевич Стратонитский семь лет назад был арестован по сфабрикованному делу сотрудниками НКВД . Отбыв срок заключения, он в марте 1937 года находился в ссылке. В ноябре 1937 года он погибнет в ссылке, так и не дожив до возвращения домой.
Примечания
- Купино, Рямшино, Обухово – населенные пункты в окрестностях деревни Биково, где находилось имение Лозинских.
- Кина, студент П.С. – эти персонажи так и не были идентифицированы мною с реальными людьми. Тетка — скорее всего это сестра отца Анны Евгеньевны – Юлия Яковлевна Лозинская.
- Мать Анны Евгеньевны – Фелиция-Валерия Феликсовна Лозинская (Кублицкая-Пиоттух) (1858-1934).
- Караташка (бел.) – небольшая повозка. Близкая родственница Кибитки или Таратайки.
- «heure propice» благоприятный час (фр.)
- До революции 1917 года слово «жид» (еврей, иудей) было употребительным в разговорном русском языке, и входило в академические словари, не считаясь бранным. После революции 1917 года в РСФСР, а затем в СССР в 1920—1930-х годах большевики начали кампанию борьбы с антисемитизмом. Употребление слова жид и его производных не было запрещено каким-либо специальным указом, но воспринималось оскорбительным и оно было изъято полностью из официального обращения а употребление на бытовом уровне не приветствовалось.