(Посвящается Дюдьке)
Для тебя, моя дорогая девочка (1), моя сероглазая, написала я эти страницы. Мысль об этом возникла у меня, когда ты так горько и неутешно оплакивала нашу бедную пеструю Олькошку. И хотя с тех пор прошло уже много времени, и у тебя есть пушистая Кизюлька, и серый Кусик, все же я решила записать воспоминания о наших зверях, всех, каких я только помню с детства — чтобы тебя развлечь и позабавить — и себя вместе с тобой. Так вот, слушай.
Все наше детство, как я помню, прошло со зверями. Больше всего мне памятны собаки — так как твой дедушка (2) был страстный охотник, и собак всегда было много в нашем доме. Первые собаки, которых я помню, были: Бетинка, Мосинка и Норма. Бетинка была пойнтер, белая с черными пятнами. Хотя эта порода очень умна, Бетинка составляла блестящее исключение: глупа она была необычайно. Не знаю уж, какова она была на охоте, но вне охоты это была замечательно глупая и бестолковая собака. Полной противоположностью была Норма — маленькая мраморная такса. Насколько Бетинка была глупа и раззява, настолько Норма была умна и энергична. Бетинка и Норма были в одно время и были в очень странных отношениях: Норма приказывала, а Бетинка слушалась. Доходило до того, что когда мы ходили гулять — а собаки всегда ходили с нами — и Бетинка убегала вперед, когда Норме того не хотелось — такса догоняла ее, схватывала за ухо и приводила обратно — и Бетинка покорялась беспрекословно, ни разу не куснула непрошеную гувернантку!
Норма пользовалась большой любовью нашей гувернантки Марьи Ивановны, вообще очень любившей собак. Постоянно, бывало, Норма спит у нее на коленях, и постоянно М. И. беспокоится о Нормочкином здоровье. O Madame, regardez comme Norma est pale aujourd’hui! (3) обращается она, бывало, пресерьезно к маме (4).
Маминой собакой — единственной ее «личной» собакой была Мосинька. Толстая, серая. черномордая, она была очень добродушна и позволяла вытворять с собой Бог знает что — чем мы с братом (5) широко и пользовались. Называли мы ее — Мося-Мосевна, прекрасная царевна, хотя на царевну, да еще прекрасную, она походила очень мало. Вечно, бывало, спит, уткнувшись в диванные подушки и громко храпит. Гулять, по причине старости она не любила. Достоинством ее была необыкновенная преданность маме, и, если мама бывала больна, Моську ни лаской, ни силой нельзя было заставить уйти с ее коврика возле кровати. Следующей собакой в моих воспоминаниях является Кракс. Это был тоже пойнтер, как и Бетинка, но он вполне оправдывал свою породу и умен был замечательно. Глаза у него были совершенно человеческие по выразительности. Это был проворный, живой пес, и его резвость оказала ему раз плохую услугу: он погнался за кем-то или чем-то и в пылу погони вскочил на парники, которые под его тяжестью все перебились, страшно поранив бедному Краксу все четыре лапы. Его лечили и вылечили, но он долго ходил с перевязанными лапами. Другой раз его сильно поранила кошка. К нам в дом забежала кошка, м. б. дикая, а вернее всего одичавшая, и уселась на окне над лестницей. Мама, проходившая мимо, и испуганная диким видом кошки, стала ее гнать; та ощетинилась и выказала самые неприязненные намерения. Тогда мама позвала Кракса, который и кинулся на кошку. Но кошка, в свою очередь, кинулась на собаку, вцепилась ей в загривок и стала изо всех сил царапать ей морду и глаза. Бедный пес взвыл и пустился вниз по лестнице, стараясь стряхнуть врага; наконец собрались люди и согнали кошку, которая, однако, сильно изранила бедного Кракса. Боялись, что кошка бешеная, и что Кракс взбесится, но все обошлось благополучно.
Мария Ивановна любила Кракса не меньше Нормы, и он платил ей тем же. Однажды она не мало из-за этой любви напугалась и даже рассердилась на своего любимца.
Вечером зачем-то ей понадобилось пойти в кладовую; взяв с собой свечу, она поставила ее на полку и стала искать нужную ей вещь, по близорукости сильно нагибаясь. И вдруг на плечи ей легли чьи-то руки, и когда она в испуге обернулась, в темноте сверкнули зеленые глаза. Это был Кракс, незаметно для нее последовавший за ней в кладовую и вздумавший выказать ей свою привязанность. М. И. и сердилась, и смеялась, рассказывая тот случай, а мы, конечно, были в восторге.
Не помню совсем, когда и отчего умер Кракс. После него перебывало у нас множество собак, но ни одна не жила очень долго, за исключением последней дедушкиной собаки — Чака.
Из этих многочисленных собак я хорошо помню беспородных и прежде всего Мухтара.
Мухтар был огромный дворовый пес; размером с теленка и такой же добродушный. Кто видел его первый раз, не хотел верить этому добродушию, так как вид его — он был помесью дога и дворняги — был внушителен. На самом же деле этот страшный пес был кротчайшего характера. Мы, дети, делали с ним что хотели, и он все выносил беспрекословно и всегда готов был играть с нами. Ездили мы и верхом на нем, но наконец и это прискучило, и я придумала — запрячь Мухтара в экипаж. Нашли и экипаж: откопали на чердаке какую-то допотопную детскую коляску, выложенную красным бархатом, на тяжелых неуклюжих колесах. Вот в этот рыдван мы и запрягли Мухтара, а для пущего веселья посадили в него трехлетнюю Зоську. Дело могло кончиться для Зоськи если не смертью, то увечьем, так как и Мухтарову долготерпенью пришел конец, и он пустился бежать во всю прыть, не обращая никакого внимания на наши крики, ни на вопли напуганной Зоськи, которая наконец вылетела из коляски, по счастью совершенно благополучно (ее ангел хранитель был вообще замечательно успешен). Помню еще красивую Урду — мать Чака; помню еще одного пса — белую как снег красавицу Драму. Она вполне оправдала свое имя! Дедушка привез ее в Биково (6) и в тот же день или на другой — не помню — поехал верхом, взяв меня с собой, осматривать какие-то поля и леса. Ездили мы долго; Драма побежала с нами, по дороге встретились знакомые староверы, тоже страстные охотники; хвалили Драму, восхищались ею; вернулись мы поздно, в темноте — и хватились Драмы. Только мы ее и видели! Очевидно, охотники, не зевая и украли ее у нас из-под носа.
Потом пошла полоса рыжих (ирландских) сеттеров. Была красавица Нарда, скоро умершая; был, кажется, еще Марс и наконец последняя дедушкина собака, на много лет пережившая его — Чак.
Чак был милый, умный пес, крупный ирландский сеттер, с горбинкой на лбу и прекрасными глазами. Он был еще должно быть очень молод, -мне было тогда не больше семи-восьми лет — когда из-за него произошел очень забавный случай. Дело было на святках; мы гадали — пускали в таз ореховые скорлупки. Зачем-то понадобилось таз унести и взялась это сделать наша гувернантка-немка, добродушная, писклявая и до крайности близорукая фройлен (7) Шютуа. Мы жили тогда на «шоссейной» квартире, занимая целый дом, построенный несколько неладно, но очень уютно. Там был длинный коридор, ведущий из столовой до двери в сени и вечером неосвещаемый. Зачем понадобилось фройлен Шютуа идти по этому коридору с тазиком, хотела ли она пойти к себе в комнату, или в девичью — не знаю; но через минуту из коридора раздался писклявый вопль «Ach mein Gott!», шум от падения, грохот таза, и в столовую влетел перепуганный и мокрый Чак, а затем появилась очень испуганная и мокрая фройлен. Оказалось, что Чак спал, растянувшись попрек коридора; фройлен в темноте шагнула через него, он в эту минуту встал и она очутилась верхом на собаке, с тазом воды в руках. Конечно, испуганный Чак рванулся, и бедная фройлен, облив водой себя и его полетела на пол. Она была очень рассержена, а мы в полном восторге. Зимой Чак жил с нами в городе, а летом переезжал с нами в Биково, где вел самую праздную жизнь, греясь на солнышке или бегая по полям и лугам, когда мы ходили гулять, или когда дедушка твой, приезжая в деревню, брал его с собой на охоту. Чак боялся двух вещей — собак и посуды для питья: бокалов, кружек, чашек, даже пустых. Второе свойство помогало отгонять его, когда он во время обеда или ужина укладывал кому-нибудь на колени лапу или голову; достаточно было показать ему стакан, и он мгновенно отходил. Первое свойство сыграло со мной шутку, не хуже, чем с фройлен Шютуа.
Но, об этом случае я расскажу в другой раз.
Об авторе
Анна Евгеньевна Лозинская (в замужестве Стратонитская) родилась 12 декабря (30 ноября) 1887 г. в г. Витебске в семье чиновника Министерства путей сообщения Надворного советника Евгения Яковлевича Лозинского. Окончила гимназию в Санкт-Петербурге, обучалась на Бестужевских курсах. Ботаник. Вышла замуж за инженера-гидролога Александра Андреевича Стратонитского. Дочь Татьяна родилась в 1916 г. Незадолго до этого семья переехала в Крым. После революции они имели статус лишенцев. Анна Евгеньевна, всегда любившая природу, работала в различных научных институтах. Автор многочисленных статей о растениях. Скончалась в Москве 8 ноября 1952-го.
Примечания
- «моя дорогая девочка» — дочь Анны Евгеньевны, Татьяна Александровна Стратонитская (Осипова)
- «твой дедушка» Отец Анны Евгеньевны и дедушка Татьяны Александровны, -Евгений Яковлевич Лозинский (09.03.1850 — 13.04.1900).
- O Madame, regardez comme Norma est pale aujourd’hui! О мадам, посмотрите какая Норма бледная сегодня! (фр.)
- Мать Анны Евгеньевны – Фелиция-Валерия Феликсовна Лозинская (Кублицкая-Пиоттух) (1858-1934).
- «мы с братом» — брат Анны Евгеньевны Николай Евгеньевич Лозинский (20.05.1884 — 23.10.1900). Брат моей прабабушки ничем не успел проявить себя. Он умер от туберкулёза в возрасте 16 лет. Мне он интересен как член моей семьи. А для всех, кто любит поэта Александра Блока, Коля Лозинский — один из близких друзей детства поэта, его родственник (отчим Блока и мать Николая Лозинского были родными братом и сестрой). Похоронен на Варваринском кладбище в городе Витебске. Подробнее о нем здесь: http://osipov.org/2020/03/28/old-vitebsk/
- Биково — деревня в Витебской Губернии, где находилось имение Лозинских и прошло детство А. Е. Лозинской. Имение было куплено Евгением Яковлевичем Лозинским в конце 19 века. Включало усадебный дом, сад и несколько тысяч десятин земли. Анна Евгеньевна покинула Биково осенью 1913 года и поехала в Крым, где ее муж получил работу. В Биково Анна Евгеньевна уже не вернулась никогда. Усадебный дом был разграблен бежавшими с фронта вооруженными дезертирами в сентябре 1914 года. Позже был национализирован. После революции использовался под школу. Сгорел во время немецкой оккупации в 1942 году.
- Еще 50 и более лет назад обращаться к женщинам следовало с учетом их статуса: фрау» — для замужних женщин и вдов, а «фройляйн (фройлен)» (Fräulein) — для незамужних девушек. В спорах о гендерном равноправии в Германии такое разделение стало камнем преткновения, и в феврале 1971 года официальное обращение «фройляйн» было упразднено.
